понедельник, 01 декабря 2014
www.sati.archaeology.nsc.ru/Home/pub/Data/?html...Е.Ф.Фурсова
Голландцы-меннониты юга западной сибири в хх веке: традиции и новации
(материалы полевых исследований)
Согласно опубликованным данным Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, в границах Тобольской и Томской губерний, Акмолинской области проживало менее 1 % немецких переселенцев (1). Можно предположить, что это были потомки служилых людей, а также представители первых потоков голландцев-меннонитов, приезжавших сюда в поисках свободных земель. В Тюкалинском и Тарском округах немцы вместе с финнами занимали особые колонии Нарву, Ревель, Гельсингфорс, д. Чухонскую и пр. (2). В годы первой мировой войны количество немецких колонистов возросло вследствие транспортирования сюда военнопленных, а также последующих притоков меннонитов. В 1913 году среди жителей Акмолинской области и г. Омска немцы составили уже соответственно 2,7% и 2,13%. В ходе перемещений военных лет между 1939 и 1959 гг. число немцев увеличилось в Алтайском крае с 28,9 тыс. человек до 143, 1 тыс. человек, в Омской области с 58,9 до 105,7 тыс. человек, в Новосибирской области с 8,0 до 78,8 тыс. человек. Несмотря на тенденцию переселения немецких колонистов в города, перепись 1993 года показала довольно значительный процент их среди сельских этнических групп: второе по численности место после украинцев.
читать дальшеВ настоящее время в ходе полевых этнографических экспедиций по Новосибирской области было выявлено существование по крайней мере трех групп этнических немцев: 1) потомки голландцев-меннонитов; 2) потомки ростовских немцев; 3) потомки поволжских немцев.
Меннониты, переселившиеся в Россию из Пруссии в 1782 г. на земли Екатеринославской, Таврической, Херсонской и некоторых других южных губерний, насчитывали к концу XIX в. около 50 тысяч человек. В пору столыпинских реформ и массовых крестьянских миграций в Сибирь конца XIX-начала ХХ в. некоторые из этих протестантских общин мигрировали в Кулунду и прилегающие районы Верхнего Приобья, территориально относившихся к Алтайскому горному округу (рис.1). Среди наших информаторов встречались, главным образом, потомки тех голландцев, которые были транспортированы в Сибирь параллельно с прочими германоязычными группами населения в 1941 году. Пожилые меннониты выделяются выраженным этническим и религиозным сознанием своего голландского происхождения: “Мы-немцы-голландцы!”. Они хранят в памяти рассказы стариков о причине переселения в Россию, в качестве которой они считают желание прадедов получить земли, дарованные императрицей Екатериной II. Информаторы старшего поколения еще родились на родине, коей они считают Украину (дд. Верхняя и Нижняя Хортицы, деревни под номерами 1, 2, 3 и др.). “В Хортице хорошо было – там же родина”, - обычный ответ на вопрос где больше нравится. Примечательно, что история меннонитов в России начиналась с характерного для европейских народов мифологического сюжета - обоснования предков около дерева Дуба. Сусанна Петровна Вильямс передает услышанное от старших: “Когда-то давно в Хортицу приехали прапрадеды. А там тысячелетний дуб стоял. Вот там они заселились под этим дубом”. Считают себя потомками “чистых” германцев (“Сейчас уж в Голландии нет таких настоящих - как наши немцы. Весь Советский Союз и вся заграница - все перепутано” (С.Г. Пэннер). Действительно, в прежних местах проживания браки заключались исключительно в своей этнической среде, что способствовало сохранению этой этноконфессиональной группы. Оказавшись в Сибири среди массива русского народа, голландцы достаточно быстро стали ассимилироваться, что было вызвано практически полным отсутствием мужчин своей национальности и преобладанием, таким образом, смешанных браков. При этом нередко переходили на фамилию русской жены или мужа, что вызывало осуждение со стороны старшего поколения меннонитов. До настоящего времени пожилые люди отделяют себя не только от массива русских, но и поволжских немцев, которых они называют “волговскими”. От последних отличаются не только диалектными особенностями речи, но и вероисповеданием.
Пожилые люди помнят разговорный “голландский” язык, хотя, не имея образования, не умеют читать и писать. Чтобы не забывать язык, меннониты собираются для общения: “Встретимся, разговариваем по-своему, вспоминаем язык свой. И Устинья говорит по немецки, и Лена Тегри(к?) по-немецки умеет разговаривать. А внуков не к чему учить, не научу”. Из рассказов следует, что большинство приехавших первые навыки русского языка получили в процессе практического общения с сибиряками в быту и при проведении совместных работ. В настоящее время русским, основным языком общения, владеют хорошо, хотя и вносят свой характерный акцент. Многие неплохо понимают или даже разговаривают на украинском языке, хотя и считают его не таким “гарным” как русский. Разговорное нижненемецкое наречие вызывает непонимание и неприятие поволжских, ростовских групп немцев-переселенцев (“здравствуйте” звучит как “гун дах”, “что тебе надо” – “от вальди” и пр.). Меннониты, пытаясь приспособиться к общению с немцами, которых они называют “прэзен”, сами говорят по-русски, чтобы собеседник или собеседница поняла и отвечала по-немецки. Однако, попытки говорить “по-голландски”, поволжские немцы пресекают: “Ну, начала опять картавить язык!”.
Духовная и, особенно, религиозная жизнь голландских меннонитов долго хранила старые традиции, существование которых было в значительной степени обусловлено идеями протестантизма XYI в. (отрицание крестов, крестного знамения, многих народных элементов обычаев и обрядов). В памяти людей хранятся воспоминания о посещении в Верхней Хортице меннонитской церкови по воскресным дням. Однако еще и в Сибири лет двадцать-тридцать тому назад собирались на совместные моления у кого-либо в доме. Сейчас, когда из “истинных” меннонитов остались единицы, этот обычай исчез. По мнению информаторов, их молодых потомков подобные церемонии уже не интересуют.
Исследованные нами меннониты различаются между собой в зависимости от прежних мест выхода, что находит отражение в календарных и семейных обычаях и обрядах. Различия касаются даже бытовавших фамилий - в среде переселенцев из Нижней Хортицы сосредоточены семьи Пэннер, Дик, Верхней Хортицы - Завадские, Талицкие, Вильямс и пр. Некоторые из этих фамилий встречаются в других странах, например, в крошечном государстве Южной Америке Белизе в меннонитской общине популярна фамилия Паннэр (3).
В своей жизни эти люди руководствовались очень скромными потребностями, философски относясь к трудностям, в том числе к сибирской жизни. Вспоминая своих дедов и родителей, современные информаторы вслед за своими старшими родственниками, повторяют распространенную истину о необходимости существования бога в душе каждого человека и о предрасположенности к этому любой души. Подобно русским старообрядцам, считали греховными всякие контакты с внешним миром, объявленным “миром, где правит сатана”. Проживая на о. Хортице компактно среди местных украинцев, меннониты, боясь греха, как уже указывалось выше, всячески избегали смешанных браков. Жениться или выходить замуж полагалось только за выходца из своей общины. Матери С.Г. Пэннер пришлось выйти замуж за глухонемого соотечественника в силу отсутствия другой подходящей партии.
Служение богу выражалось в деятельном, позитивном отношении к жизни, практике добрых дел. Так, дочь вспоминала свою мать как справедливую защитницу бедных людей: “Мамка в Логу меня и родила. Пряталась, ее хотели расстреливать. Она была активисткой, помогала бедным. И вот придет, пшеницу отберет у богачей, бедным отдавала. Детей многих спасла. Вот такая была у меня мамка!”. Интересен также такой факт поисков справедливости со стороны неграмотной, но боевой женщины, как ее запросы, письма-обращения к В. Сталину, Н.С. Хрущеву, ответы на которые хранятся у потомков семьи Пэннер. Меннониты подчеркивают свое уважение к хлебу как святому продукту, дарованному людям от земли. Так, большим грехом считалось разбрасывание даже крошек: “Крошка есть – отложи в строну, прибери. Мама увидет, что хлеб валяется – поднимет, птичкам даст”.
Рассматривая контроль над рождаемостью как противоестественный грех, меннонитские семьи быстро разрастались детьми. Так, С.П. Пэннер оказалась в семье восемнадцатым ребенком. Однако из-за высокой смертности девушек и юношей в 18-19 лет, численность менонитов увеличивалась все же не настолько стремительно. Умерших было принято хоронить на третий день после смерти без особо пышных угощений, исключавших спиртные напитки, ритуальную пищу (блины). На похоронах пожилые женщины постоянно пели положенные по случаю молитвы. Поминальных дней, как у окружающего русского населения, посвященных памяти умерших родственников, не справляли и люди старшего возраста не признают их до настоящего времени.
Костюм меннонитов отличался скромностью, но имел конструктивные особености покроя, характерные для крестьянской “моды” 1910-1920-х годов. Женщины носили светлые кофты, заправленные в бористые юбки (рис. 1). Со слов информаторов стало известным, что кофты могли заменяться вышитыми, украинского вида, сорочками. Общее представление об “укранизмах” в одежде дополняют праздничные головные уборы - венки. С. Г. Пэннер вспоминала: “Венок из цветов горячей водой обольют. И они как живые. Мама одевала в праздники на голову”.
Весьма трудно судить о традициях домостроительства голландцев-менонитов, поскольку в Сибири им были предоставлено местное типовое жилье. Из рассказов следует, что на Украине не были известны бани и мылись, следовательно, на кухне или на улице. В настоящее время в дворах-усадьбах меннонитов бани являются необходимой хозяйственной постройкой.
Современные информаторы обычно подчеркивают, что основные христианские праздники, называвшиеся “крестовыми”, хронологически совпадали с русскими, однако в существовавших обычаях, как в сроках их исполнения, все же наблюдались известные различия. Так, отличием было отсутствие постов, в том числе Великого перед Пасхой, постных дней недели, отрицательное отношение к шумным застольям. Важнейшие праздники календарного года Рождество, Троица, Пасха отмечались по три дня. Необходимые атрибуты русской Троицы - березы и березовые ветки - не только не признавались меннонитами, но отвергались из-за греховности подобного обычая (“грех рубить березки”). С.П. Вильямс (1910 г.р.) вспоминала, что в Нижней Хортице они, будучи детьми, бегали накануне Троицы в лес за розами. Этими веточками украшали весь дом по периметру потолка, вследствие чего в течение всех праздничных дней распространялся аромат роз. Кроме того, собирали такие полевые цветы как фиалки, лацерну и втыкали их в виде клумбы в мокрый песок на тарелке. “Тут они не пахнут. А у нас были темные и пахли как одеколон!” - считают наши информаторы. С.П. Вильямс строгие родители редко пускали гулять в лес с молодежью даже в праздничное время. Она утверждает, что в их среде не было принято гадать о будущем замужестве, о судьбе и т.д.
Интересно, что, подобно соседям-славянам, меннониты разбрасывали троицкие травы, более всего богородскую, по полу дома. В Сибири повсеместно бытовал обычай посещения могил родных в субботу или воскресенье, однако меннониты не сопровождали эти поминки какими-либо трапезами.
Пасха считалась большим праздником, к которому готовились заранее, а именно: пекли из дрожжевого теста “паски” с начинкой из изюма, абрикосов. Начиная с четверга накануне Пасхи и до воскресенья, старались питаться как можно скромнее, избегать вкусных явств. Разговляться начинали с этого ритуального хлеба и крашеных яиц, которых никак специально не освещали. При этом не было принято обмениваться яйцами и целоваться подобно русским христианам. Яйца по традиции красили отваром луковой шелухи, синькой, разными травами, дававшими желтый цвет. В детских играх и “поисках своего яичка” на Пасху можно проследить переосмысленные аграрно-магические обряды ранних земледельцев, прежнее назначение которых было способствовать увеличению плодородия земли. “На Пасху пшеницу насеют да с землей смешают. Она к Пасхе взойдет. Мамка уроет яйца в землю. Дети искали свои яички. “Чтоб не помяли пшеницу”, - говорила нам мамка”, – вспоминала С.Г. Пэннер. Другая информатор С.П. Вильямс рассказывала, что в детстве их родители прятали пасхальные яйца в саду: “В сады прятали яйца и мы с корзиночками бегали, искали. Овес, ячмень быстро всходят – туда и клали яйца”. Здесь было бы уместным вспомнить распространенность у русских аналогичного обычая катать пасхальные яйца по земле, играть с ними и т.п.
Распад меннонитских общин начался в годы Великой Отечественной войны, когда они разрушились из-за того, что часть людей были транспортированы в Сибирь, а часть, из оставшихся, попали в плен и были угнаны в Германию. “Мы эвакуированы сюда. Нас на быках отвозили, чтобы в плен не попасть…”. Первоначально некоторые меннониты работали в ближнем к Хортицам селе Криничном, помогая ухаживать за ранеными солдатами и лишь к ноябрю перебрались в Сибирь. В послевоенные годы прервались связи с родными из Германии, поскольку семьи стали бояться неприятностей со стороны местных органов спецнадзора и отказывались от каких-либо контактов, даже в форме переписки.
Мигранты привезли в Сибирь не только немецкие культурные традиции, но украинские заимствования с мест промежуточного, более чем столетнего, проживания на Украине (вышивание по-украински рубах, головные уборы-венки и пр.). Столетний же для части меннонитов сибирский быт пополнился такими популярными для здешних мест элементами традиционной культуры как постройка бани, традициями питания (некоторые немецкие блюда также перекочевали в кухню местных сибиряков).
В настоящее время группа переживает период распада, обусловленного, на наш взгляд, прежде всего уменьшением численного состава за счет уехавшей в областные и районные города молодежи, миграций в Поволжье и Германию.
@темы:
интересности